Бюллетень и состояние здоровья

Журнал “Новое Время”, 4.12.2005, № 48. Беседу вела Любовь Цуканова

– Александр Владимирович, существует ли в России независимый институт выборов? Не как организация, где вы сейчас работаете, а как базовый элемент демократии?

– Чтобы в стране были свободные выборы, нужно очень многое. В 1994 году был сделан прорыв – принят закон о гарантиях избирательных прав граждан. Он создавал систему взаимодействия государственных и общественных органов, которая обеспечивала свободное волеизъявление граждан и предусматривала механизмы, защищавшие от фальсификации результатов голосования. Партии, средства массовой информации должны были выполнять функцию связи между обществом и властью, быть экзаменаторами власти. Это была концептуальная идея, и она была реализована в законе. Но тогда я сразу же почувствовал, какое раздражение вызвала подобная постановка вопроса. Какая-то система комиссий, какие-то партии, какое-то общество будет контролировать нас, с таким трудом власть получивших… В России ведь никогда не было демократической традиции прихода к власти. Большевики ее захватили силой. Как получали власть следующие правители? В результате кулуарных договоренностей, бульдожьей схватки под ковром. Принципов открытой смены власти, конкуренции, политического соперничества в России никогда не было. Даже Ельцин не вполне демократическим путем захватил власть, для этого ему пришлось разогнать Верховный Совет. Правда, я должен сказать ради объективности, что конституирование поста президента России на всенародном референдуме – это была очень серьезная легитимная основа для создания института президентской власти. Но этим институтом стали пользоваться для того, чтобы раздавить все другие институты власти. Парламент после такого беспощадного отношения к нему до сих пор не оправился – его не было до Ельцина, его не стало и после Ельцина…

Наш закон о гарантиях избирательных прав граждан был фактически конституционным законом, который создавал основу взаимоотношений избираемой, подконтрольной, открытой власти и граждан. Первая редакция вообще была о гарантиях народовластия в стране, своего рода декрет о народовластии. Но народ в России как не имел власти, так и не получил до сих пор. Сегодняшние потуги добиться чего-то с помощью одних лишь выборных процедур обречены на неудачу. Без свободных средств массовой информации, без профессиональных самостоятельных политических партий, без независимой системы избирательных комиссий дело выборов в России бесперспективно. Этот институт – как ромашка в пустыне, которая не поливается, не ухаживается, не поддерживается.

– Вы хотите сказать, что гарантии не сработали?

До 1999 года нам удавалось сдерживать напор, не соглашаться на серьезные поправки. Силовое давление на систему избирательных комиссий было всегда, и наиболее серьезное давление – в 1996 году, когда у Ельцина перед президентскими выборами пошатнулось здоровье, и вся команда, окружение страшно переполошились: а что нас ждет? вдруг, не дай бог, что-то случится? Кстати, очень похоже на нынешнюю ситуацию, сейчас команда тоже засуетилась: что ее ждет, а вдруг будет новый президент? А что страшного в том, что в стране будет новый президент? Страшно, если в стране сохранится та же команда у власти и будут окончательно раздавлены все принципы народовластия, которые закреплены в действующей конституции. Власть по действующей конституции принадлежит не группе людей, а народу. Но никаких механизмов народовластия за время, прошедшее после принятия конституции, при первом президенте России не создали. И второй президент продолжает тенденцию сворачивания всех этих механизмов. Речь идет и о законе о СМИ, и о законе о политических партиях, и об избирательных законах, и о законах об общественных объединениях и некоммерческих организациях. Изъятие любой составляющей демократии из этого пакета, из устройства политической системы, как детали из часового механизма, парализует всю систему.

Профессионалы от политики не могут не понимать этого… Достаточно выборы сделать безальтернативными, как это было в советское время, и они не нужны.

Непрофессионализм в сфере политики сейчас бьет все рекорды. Такого низкого качества законов в политической сфере, какое мы получаем в последние пять-шесть лет, постсоветская Россия не знала. Начиная с выстраивания вертикали власти: полное непонимание того, что люди собираются регулировать. Это примерно то же, как с помощью отбойника по бетону налаживать автомобиль. Такие вот у нас молотобойцы сейчас занимаются разработкой и принятием законов, сидят в Думе. Они привыкли ладошку к голове прикладывать и щелкать каблуками, а другого никогда не умели и не научатся делать.

– Но пишут-то законы не депутаты, а профессионалы?

– Высокооплачиваемые наемники. Такие киллеры для искоренения институтов гражданского общества, весьма высокооплачиваемые. Это не обязательно физические лица, это лаборатории, специальные структуры…

– В свое время говорили, что у нас вполне приличное избирательное законодательство, соответствующее международным нормам. Как оно изменилось, с чем его сегодня можно сравнить?

– В конституции закреплен принцип многопартийности, свобода слова, митингов, шествий, объединений. Есть запись о том, что международные принципы и нормы являются составной частью российской правовой системы, и если им противоречат какие-то внутренние акты, то действуют нормы международного права. Но в последние пять-шесть лет состоялся полный демонтаж многопартийной системы. Президент инициировал закон о политических партиях. На самом деле он должен называться “О вожде партии таком-то”, потому что написан для одного человека. Мы предлагали совершенно другой закон – “О гарантиях многопартийности в Российской Федерации”, исходивший из конституции и рассчитанный не на одного человека или одну партию, а для всей политической системы. В этой системе могло находиться пять, шесть, четыре, восемь и т.д. политических партий. Концептуальное несовпадение и концептуальная законодательная правка положений конституции привели к тому, что многопартийности в России пришел конец. По конкретному заказу конкретной группы лиц, обслуживающих лично президента в его нынешнем статусе.

Изменения, внесенные в избирательное законодательство, дали очень опасные инструменты избирательным комиссиям и судам: снятие с регистрации, отказ в регистрации, отказ в приемке документов. К чему это привело? К тому, что тех, кого не надо было регистрировать, просто не регистрировали. Но кому не надо было? Не избирателям, разумеется, а конкретным людям, удерживающим власть. Избиратели приходят на участки, не находят в бюллетенях для голосования тех, за кого они хотели голосовать. Естественно, они перестают ходить на эти выборы. Другого механизма, чтобы привлечь население на избирательные участки, кроме как дать им привлекательных кандидатов или интересные политические платформы, не существует. Сталинский механизм принуждения есть, его и сейчас используют. Но он по-настоящему действен был, когда людям неучастие в выборах грозило чем-то очень серьезным. Не случайно первые выборы прошли по сталинской конституции в конце 1937 года, после массовой зачистки всего политического пространства, но не от политических партий, а от физических лиц, которые могли что-то внятное сказать. Произошло истребление всей элиты, способной внятно артикулировать какие-то понятия.

Стыдно сказать, но за 100 лет после первого русского парламента не закрепили в праве понятие оппозиции. Понятие фракции только сейчас пытаемся укоренить в Государственной думе. И то не хотят. Зачем, когда вся масса людей – это нерушимый блок в поддержку действующего президента? Слово “парламент”-то впервые появилось только в ельцинской конституции в 1993 году. А слово “демократия”, знаете, когда закрепили? В словосочетании “социалистическая демократия” – записали в конституции 1977 года. Кстати, нынешняя конструкция политической системы, которую создал Путин, уступает так называемой конституции развитого социализма по прочности и по концептуальности проработки.

Другое дело, что советские конституции не имели применения. По результатам конституции 1977 года был принят один-единственный демократический закон – “О всенародном обсуждении важнейших вопросов государственной и общественной жизни”. Единственный демократический закон за весь период застоя. А за время Путина не принято ни одного демократического закона! Приняты контрдемократические, свернувшие народовластие. Мы совершили кульбит.

Но я бы сказал, что это не ответственность одного человека. Хотя если бы президент понимал какие-то вещи как гражданский человек, а не по-военному, результат был бы другой. У нашей власти сейчас болезнь монопартийности, монополии. Назначенный чиновник, депутат, получивший мандат, приходят во власть не для того, чтобы реализовать нужную избирателям программу. Они приходят для зарабатывания денег. А помните, с каким энтузиазмом говорили о разделении законодательной и исполнительной власти, о несовместимости чиновничьей и депутатской деятельности с занятием бизнесом? Эти концептуальные вещи давно забыты, отброшены.

– Но законодательно запрет не отменен?

– Он дезавуирован законом о госслужбе, отсутствием закона о противодействии коррупции. Власть не может принять этот закон, не может сама себя высечь. Президент на протяжении трех лет говорит (может быть, даже с нашей подачи, потому что мы этот закон разрабатывали) о необходимости принятия закона об открытости власти, чтобы граждане могли получать хотя бы решения власти. Не могут принять три года... Власть все строгает под себя.

Меня очень серьезно насторожила последняя попытка сворачивания демократии - нововведения в законодательство об общественных объединениях и некоммерческих организациях. Верх непрофессионализма в поправках и верх цинизма в их проталкивании. Наняты те же киллеры для уничтожения целого сегмента политической системы. Это вещи для профессионала неприемлемые. Но у нас количество людей, с удовольствием занимающихся такого рода врачеванием, а по сути дела умерщвлением политической демократии, пруд пруди. Способных заниматься созиданием вот крайне мало!

К сожалению, это упрек и политическим партиям. Собралась номенклатурная “партия власти” – второе издание КПСС. Как та работала, так и эта. Но другие-то партии тоже не выросли. Все более или менее известные партии – такие же вождистские, только вожди разные.

Я считаю, что состоявшийся сговор политических элит привел практически к запрету политической деятельности, самоограничению самих же элит. Они сами себя уничтожают. То же было в стране после революционного захвата власти большевиками: они всех самостоятельно мыслящих или посадили на пароходы и выпроводили из России, или лишили продовольственного пайка. Сейчас забыто, что все лица, лишенные избирательного права, были ущемлены и социально: попросту не получали продовольственных карточек. “Лишенцам” оставалось или умереть с голоду, или бежать. А это были люди, умеющие думать, анализировать и оппонировать власти. Умный человек всегда оппонирует, а неумный всегда соглашается.

– Почему все-таки закон о гарантиях избирательных прав ничего не гарантирует? Почему вообще законы ничего не гарантируют?

– В законе о гарантиях мы пытались сделать гражданина основной фигурой политического процесса, исходя из действующей конституции. Мы же в республике живем, а в республике главной политической фигурой является не партия, не президент, не назначаемые наместники – губернаторы. Главной фигурой является гражданин. И у него должен быть полный инструментарий, благодаря которому он может призвать к ответу хоть президента, хоть губернатора. Поэтому и закладывалась концепция, что именно граждане являются основными участниками выборов. Но мы столкнулись с жестким противодействием тех же вождистских политических партий. Они захотели стать главными субъектами избирательного процесса. Когда Ельцин довел партийное представительство в Думе до половины, в наших условиях это было предательством прав граждан и уступкой бюрократии, которая сразу отрезала от народовластия половину пирога. Партии получили право выдвигать кандидатов и по одномандатным округам. Думские партии освободили себя от сбора подписей, облегчили себе доступ к эфиру. И сейчас власть в стране практически монополизирована уже не партиями, партии сгорели... Власть монополизирована бюрократией.

Поэтому тот закон уже к 1999 году нельзя было называть законом о гарантиях избирательных прав граждан. Он превратился в закон о гарантиях четырем политическим партиям. А к сегодняшнему дню он уже и им никаких гарантий не дает. Этот закон дает все гарантии одному избирателю, который совместил в своем лице и активное, и пассивное избирательное право. Поэтому возникла дикая конструкция так называемой суверенной демократии. Я вопросами демократии занимаюсь 30 лет, но специалистов, которые разработали концепцию так называемой суверенной демократии, я до сих пор не знаю.

– С чем эту модель можно соотнести в мировом опыте?

– С нашим же российским опытом можно соотнести. Это колючая проволока. Чем была и так называемая пролетарская демократия с концентрационными лагерями.

Я настаиваю на том, что без реальной многопартийности, без независимых СМИ, без свободы общественных объединений граждане в нашей стране не имеют рычагов влияния на власть даже раз в четыре года, когда они должны ее выбирать. Это наша беда. Мы до сих пор являемся идеологическими, методологическими заложниками колоссальных ошибок, которые были совершены сто лет назад, потом умножены, приумножены, и каждое поколение вносило свой вклад в накапливание издержек, которые сказываются сейчас на населении, на стране в целом. Страна задыхается под тяжестью грехов, которые совершены российским политическим классом. Это касается еще и дореволюционных персон, Николая II колотило от слова “парламент”. Известно, чем это кончилось.

– Региональные выборы полностью копируют федеральную систему?

– Абсолютно. Кстати, в чем колоссальная опасность для российской государственности? В том, что мы пошли по пути унитаризации федерального законодательства. Мы живем в федерации. Россия в демографическом плане разнообразная страна. Менталитет избирателей, допустим, на Дальнем Востоке, где были места лишения свободы, куда сгоняли людей, которые после тяжких испытаний остались там жить, – этот менталитет совершенно другой. Там люди сплочены для выживания, они отторгают пришельцев, они очень самостоятельные, и навязывать этим людям из федерального центра под одну копирку написанные избирательные законы – глупость несусветная. Американцы тоже колонизировали Америку, но у них ума хватает сохранять федералистскую природу избирательного законодательства. Мы же загнали свои субъекты федерации в прокрустово ложе, не принимая во внимание обычаи населения, проживающего на Дальнем Востоке, в Сибири, на Северном Кавказе.

Сейчас идет избирательная кампания в Москве, вбуханы огромные бюджетные средства в рекламу. Но реклама примитивная. Государственные деньги тратятся на пустые призывы: задумайся, задумайся. А о ком задумайся? О чем? Содержательного разъяснения никакого. Какие партии участвуют, какие лидеры в списках? По телевизору мы видим одну партию, известно какую. Мы загоняем людей в угол. Умные не пойдут голосовать, пенсионеры и так знают, кого выбирать.

– Говорят тем не менее, что московские выборы отличаются от других.

– Московский избирательный кодекс ничем не отличается от федерального. Это на 85% калька с федерального законодательства со всеми издержками. Сценарий, по которому проходят выборы, также ничем не отличается. Реальные шансы по этой избирательной системе получает одна партия. Задействована так называемая искаженно-пропорциональная избирательная система. Как ни голосуй, она даст тот результат, который заложен властью.

– Каков политический “вес” Мосгордумы?

– Я считаю, удельный вес депутатского корпуса в Москве крайне мал. Возьмите мэрию – это конгломерат чиновничества, а депутатов Московской городской думы – 35. Это несопоставимые величины. Нарушен принцип соразмерности. Понятно, кто реально определяет политику.

Москва, конечно, могла бы хоть чуть-чуть выделиться на фоне других законодательных собраний, если бы хватило рассудка три-четыре партии как минимум провести в Думу, создать правила их работы, принять, может быть, закон о Московской городской думе, который закрепил бы права меньшинства, права оппозиции, ввел парламентский контроль, усилил влияние депутатов на кадровые назначения. В Москве все-таки больше элиты сохранилось, больше думающих и понимающих людей, здесь можно было бы создать образцы, которые потом могли бы пойти в другие регионы. Образцы структурирования парламента как ветви власти, которая должна сдерживать монополистические устремления и контролировать исполнительную власть. А с таким форматом, таким количеством, таким ресурсом, как сейчас, парламент не в состоянии с ней конкурировать.

В начало