Обманчивая нормализация

Выборы в нижнюю палату французского парламента, состоявшиеся 9 и 16 июня 2002 года, принесли гораздо меньше сюрпризов, чем недавние президентские (см. № 5 журнала за 2002 год). Как и ожидалось, убедительную победу на них одержали правые партии, тогда как прежнее левое большинство во главе с социалистами отброшено в оппозицию.

В первом туре правые получили в общей сложности 43,62% голосов, левые – 33,37%. Внутри каждого лагеря четко обозначилось преобладание одной ведущей партии: справа это был Союз за президентское большинство (СПБ), созданный сторонниками переизбранного в мае главой государства Жака Ширака, слева – социалисты.

В отличие от первого тура президентских выборов, где значительная масса избирателей оказалась распыленной среди 16 кандидатов, все остальные партии были оттеснены на второй план. Коммунисты собрали 4,91%, лишь немного улучшив катастрофический результат своего лидера Робера Ю на президентских выборах, «зеленые» – 4,44%, три троцкистские группировки вместе взятые – 2,5%, прочие левые – примерно столько же.

Аналогичная картина наблюдалась у правых. Центристскому Союзу за французскую демократию (СФД) достались 4,79%, «Либеральной демократии» – 0,42%, остальным четырем – немногим более 5–6% на всех. Ультраправый Национальный фронт, чей вождь Жан Мари Ле Пен вызвал сенсацию на президентских выборах, прорвавшись во второй тур, на сей раз привлек лишь 11,12% голосов – на треть меньше, чем месяцем ранее.

Второй тур подтвердил и еще более усугубил тенденцию биполяризации партийно-политического пейзажа. СПБ, ядром которого служит неоголлистское объединение в поддержку республики (ОПР), добился абсолютного большинства депутатских мандатов в новом составе Национального собрания – 358 из 577. Все правые вместе взятые получили 399 мест, причем СФД достались всего 30 мандатов, прочим правым – 11. В левой оппозиции доминирует Соцпартия, у которой 140 мест из 178, тогда как у коммунистов – 22, левых радикалов – 7, «зеленых» – 3, прочих – 6.

Из 577 депутатов 400, то есть две трети, ранее уже избирались в парламент. Средний возраст их остался достаточно высоким – 53,2 года. В социальном плане французский депутатский корпус всегда отличался преобладанием госслужащих, особенно преподавателей, у левых партий и представителей свободных профессий, предпринимателей, менеджеров – у правых. Это подтвердилось и сейчас: среди вновь избранных депутатов 21,7% – менеджеры частного сектора, 6% – предприниматели, 6% – адвокаты, 11,3% – врачи, 3% – журналисты, 35,6% – госслужащие, в том числе 17,3% – преподаватели. Рабочих всего лишь 3,5%, крестьян – 3%.

По-прежнему немного среди народных избранников и представительниц прекрасного пола: несмотря на принятый 6 июня 2000 года закон, призванный обеспечить паритет мужчин и женщин, последних в новом Национальном собрании 71 (вместо 64 в прошлом), из которых 35 – у СПБ и 23 – у социалистов.

Эти результаты вписываются в общеевропейскую тенденцию смены власти социал-демократов либеральными и консервативными партиями. Во второй половине 90-х годов страны Евросоюза переживали экономический подъем. Тогда главной задачей считался более справедливый раздел общественного «пирога» путем социальных реформ, которые являются естественным призванием левых партий. Однако за последние полтора–два года экономика США, а вслед за ней и Западной Европы вступила в фазу депрессии, выдвигающей на первый план задачу форсирования темпов роста производства путем снижения налогов – основы программ праволиберальных партий.

Не выглядит «французским исключением» и то, что на нынешнем витке ротации власти амплитуда колебаний политического маятника вышла за рамки смены левого центра правым, введя в политическую игру крайне правый фланг в виде Национального фронта. В Австрии и Дании, Италии и Нидерландах ультраправые привлекли еще больше избирателей, войдя в состав парламентского большинства и правительств этих стран.

Главным итогом прошедших парламентских выборов во Франции можно считать то, что они на какое-то время исключили практику так называемого «сожительства» президента и премьер-министра разной политической ориентации. Она уже трижды – в 1986–1988, 1993–1995 и 1997–2002 годах – создавала некое подобие двоевластия, подрывая эффективность механизма принятия политических решений, деля ответственность за них между парламентским большинством и оппозицией.

Хотя в центре кампании перед парламентскими выборами 2002 года оставались те же конкретные проблемы, что и перед президентскими (обеспечение безопасности граждан, борьба с нелегальной иммиграцией, преступностью, безработицей, уменьшение налогового бремени), в политическом плане она свелась именно к проблеме «сожительства», ликвидация которого подавалась как необходимое условие решения всех остальных проблем, стоящих перед страной.

Перед президентскими выборами перекрестный огонь по «сожительству» вели как левые, так и правые. Начальник секретариата премьер-министра О.Шрамек опубликовал получившую большой резонанс книгу, в которой резко критиковал поведение президента Ширака в течение пятилетнего «сожительства», обвиняя его в систематическом саботаже деятельности левого правительства. Глава последнего – социалист Л.Жоспен явно пытался тем самым свалить вину за нерешенность стоящих перед страной проблем на президента.

Когда же Жоспен с треском проиграл первый тур президентских выборов, во втором туре которых Ширак столкнулся с вождем ультраправых Ле Пеном, левые партии оказались в весьма затруднительном положении. Вынужденные волей-неволей поддержать Ширака, переизбранного главой государства беспрецедентным большинством (82% голосов), они совершили затем на парламентских выборах крутой тактический вираж, призвав избирателей не дать правым сосредоточить в своих руках всю полноту власти. Очевидно, что такой лозунг, по сути дела, выглядел как призыв восстановить осуждавшееся ими самими «сожительство». Это противоречие не замедлили использовать правые партии, чья кампания строилась на лозунге предоставить только что переизбранному президенту политические средства для эффективного решения назревших проблем. Поэтому их победа выглядела вполне логично.

В итоге на ближайшие пять лет восстановлена единая властная вертикаль во главе с президентом, который опирается на назначенное им правительство и прочное большинство в обеих палатах парламента, а также в выборных советах большинства регионов.

На первый взгляд может показаться, что режим Пятой республики, созданный почти полвека назад генералом де Голлем, вновь обрел свойственную ему внутреннюю устойчивость, оставив позади очередной кризис. Однако такое впечатление было бы обманчивым: политическую систему Франции уже давно подтачивает изнутри серьезная болезнь, присущая в той или иной мере всем западным демократиям и еще больше – переходным режимам посткоммунистических государств, включая Россию.

История болезни

Симптомы болезни повсюду одни и те же: это отчуждение значительной части граждан от общественной жизни и падение доверия к профессиональным политикам любого толка, что ведет к неуклонному росту абсентеизма на выборах и появлению на крайних флангах партий и движений экстремистского толка, открыто бросающих вызов базовым ценностям демократии.

В первом туре парламентских выборов 9 июня 2002 года удельный вес воздержавшихся составил 35,1% зарегистрированных избирателей – абсолютный рекорд для всех 12 выборов в Национальное собрание Пятой республики с 1958 года. На местных выборах и выборах в Европарламент показатель абсентеизма зашкаливает за 40%, а иной раз даже за 50%. В ходе опроса, проведенного одним из французских институтов общественного мнения вечером 9 июня, 33% телезрителей сочли трансляцию по телевидению матча Франция-Дания более интересным зрелищем, чем анализ результатов парламентских выборов, а 9% заявили, что их не интересует ни то, ни другое.

Наиболее высокий процент воздержавшихся наблюдался на северо-востоке, востоке и юго-востоке страны, где сосредоточена основная часть ее промышленного потенциала. По данным института ИПСОС, особенно много воздержавшихся среди молодежи 18–24 лет (58%) и самой активной в экономическом плане части населения 25–34 лет (54%), тогда как гражданскую ответственность в большей степени проявили люди пожилого возраста, особенно пенсионеры. Среди французов старше 60 лет не пошли голосовать только 20–22%. Выше среднего по стране уровня этот показатель был у рабочих (45%) и служащих (45%), особенно у людей со скромным достатком.

Характерно, что примерно такой же социальный состав присущ электорату ультраправых партий. В обоих случаях налицо реакция отторжения существующей системы в целом.

Состав парламента резко контрастирует с соответствующими параметрами структуры избирательного корпуса, что подрывает легитимность представительных учреждений: «легальная» страна отрывается от «реальной». Причем это касается прежде всего ключевых категорий избирателей – молодежи, женщин, рабочих, служащих, фермеров, проживающих в наиболее динамичных регионах страны.

«Помимо выборов и слишком редких референдумов французская демократия не сумела изобрести пути и способы привлечения гражданина к общественным делам, – с тревогой констатирует ближайший соратник Ширака, бывший генсек Елисейского дворца (администрации президента) Доминик де Вильпен, назначенный после выборов министром иностранных дел. – Рост абсентеизма всегда выражает не равнодушие, а презрение… мы должны опасаться, как бы отлив всеобщего голосования не сменился скоро приливом насилия».

Среди глобальных причин этих тенденций главными бесспорно являются неоднозначные последствия процессов глобализации мировой экономики. Связанные с ними резкие сдвиги в социальной структуре даже самых благополучных стран подрывают уверенность людей в завтрашнем дне, ведут к маргинализации части общества, особенно молодежи. Этому способствует сочетание безработицы, больнее всего бьющей именно по молодежи, с массовым притоком иммигрантов из стран третьего мира, оседающих в предместьях крупных городов. Превращаясь в рассадник преступности, наркомании, болезней, они становятся благоприятной питательной почвой для межэтнической напряженности, на которой играют национал-популисты.

Нерешенность проблем общества ведет к блокированию режима, ослаблению связей власти с гражданским обществом ввиду чего демократия вырождается в анархию, а она в свою очередь ведет к явной или прикрытой демократическим фасадом диктатуре. Хотя сегодняшней богатой, благополучной Франции такая перспектива кажется невероятной – слишком уж далека она от тяжелейшего кризиса 30-х годов, породившего фашизм, исключать подобную опасность полностью нельзя. Естественно, что в таких условиях правящие круги страны всерьез задумываются о мерах повышения эффективности существующей политической системы, с тем, чтобы сделать ее способной во всеоружии встретить вызовы XXI века.

Судя по всему, речь отнюдь не идет о коренной ревизии действующей конституции 1958 года – пересмотре отношений между тремя ветвями власти с целью приближения Франции к последовательно президентскому режиму американского типа или парламентской системе британского образца. Хотя среди французских политиков и юристов есть сторонники обоих вариантов, «анатомия» нынешнего полупрезидентского режима, находящегося где-то между ними, вряд ли имеет шансы радикально измениться, во всяком случае во время второго (и последнего) мандата Ж.Ширака. Глава государства не раз заявлял, что считает институты Пятой республики главным, самым ценным наследием генерала де Голля, а себя – его верным хранителем.

Зато «физиология» системы – правила политической игры, в качестве которых выступают избирательные законы, и сами игроки, то есть партии, – претерпят, видимо, определенные изменения.

Игроки и правила игры

Сосредоточение голосов французских избирателей в ходе парламентских выборов 2002 года на двух основных «системных» партиях правого большинства и левой оппозиции пока не предвещает перехода страны к англосаксонской двухпартийной системе, остающейся для западных демократий скорее исключением, чем правилом. Франции, как и почти всем континентальным европейским государствам, издавна свойственна многопартийность: участвуют в выборах и делят между собой места в парламенте не менее десятка партий общенационального масштаба.

Известный французский юрист и политолог Морис Дюверже выдвинул в связи с этим в своей капитальной работе «Политические партии» концепцию, согласно которой число партий, их роль в представительных учреждениях и, соответственно, эффективность последних на всех уровнях зависят не только и даже не столько от социального состава электората или идеологических платформ, сколько от избирательных систем.

Эта концепция во многом подтвердилась на практике. В момент ее появления на свет в Четвертой республике действовала система пропорционального представительства с голосованием в рамках крупных округов (департаментов) по партийным спискам. Ее главными преимуществами считались справедливое представительство всех идейно-политических течений и то, что избиратель голосовал не столько за определенных кандидатов с их личными достоинствами и недостатками, сколько за выдвигаемую партией программу, за которую ее депутаты несли общую ответственность.

Вместе с тем при пропорциональном представительстве решающую роль в избрании депутатов приобретают партийные штабы, определяющие состав и порядковые номера кандидатов в списках, то есть их шансы на избрание. Посредником между избирателем и его кандидатом оказывается партийный функционер, склонный давать преимущество «номенклатурному» столичному политику.

Главным недостатком пропорциональной системы было то, что она способствовала дроблению партий, ни одна из которых не могла рассчитывать на самостоятельное парламентское большинство. Поэтому правительства были вынуждены опираться в парламенте на неустойчивые коалиции, распад которых вызывал правительственные кризисы. В таких условиях проведение сколько-нибудь четкой, последовательной политики крайне затруднялось. За 12 лет существования Четвертой республики сменилось 22 кабинета. Ключевую роль в них играли сравнительно небольшие центристские фракции, без которых формирование большинства исключалось: они служили арбитрами между левым и правым лагерями, выторговывая за свои услуги львиную долю министерских портфелей.

Критики пропорционального представительства во Франции противопоставляли ему британскую систему мажоритарного голосования по одномандатным округам в один тур, где для избрания достаточно относительного большинства – побеждает тот, кто опередил всех остальных соперников. Эта система консолидировала двухпартийную систему, отсеивая всех неперспективных кандидатов, а их партии, лишенные парламентского представительства, умирали естественной смертью.

В Палате общин формировались стабильное большинство во главе с лидером победившей партии, становившимся премьер-министром, и оппозиция с ее «теневым кабинетом». Рядовые депутаты-«заднескамеечники» оставались под бдительным присмотром партийных «кнутов», ответственных за поддержание дисциплины солидарного голосования под страхом исключения из фракции.

Однако подобная система тоже имеет свои минусы. Жестко отсекая мелкие партии от представительных учреждений, она способствует радикализации оппозиционных политических течений. Если в Англии это смягчается широкими правами органов местного самоуправления, то во Франции с ее крайней административной централизацией монополия на власть одной какой-либо партии оказалась бы чревата поляризацией политических сил и перенесением их борьбы на улицу, как уже не раз бывало в прошлом.

Поэтому французские законодатели на протяжении всей истории республиканского строя, окончательно утвердившегося в 1875 году, постоянно пытались найти оптимальное сочетание пропорциональной и мажоритарной систем, подобно тому как авторы многочисленных конституций – равновесие между законодательной и исполнительной властями.

В итоге Франция оказалась единственной европейской страной, где на выборах каждого уровня применяются различные избирательные системы. На региональных – пропорциональное представительство по партийным спискам в рамках региона, в Европарламент – то же, но в национальном масштабе. На кантональных выборах – от мелких единиц административно-территориального деления (в генеральные советы департаментов), муниципальных и парламентских в нижнюю палату – разные виды мажоритарной системы в два тура, а в Сенат – двухстепенное голосование с участием депутатов, членов генеральных и представителей муниципальных советов. Заметим, что в ФРГ поступили проще: бундестаг формируется двойным голосованием: одна половина по пропорциональной системе партийных списков, вторая – мажоритарным голосованием по одномандатным округам. Аналогичная система, как известно, принята и в России.

В Пятой республике почти на всех выборах в нижнюю палату парламента (кроме 1986 года, когда президент Ф.Миттеран восстановил пропорциональное представительство, вскоре отмененное правыми партиями) применялось мажоритарное голосование по одномандатным округам в два тура.

При этой системе в первом туре победителем считается кандидат, получивший абсолютное число поданных голосов – 50% плюс один голос. Однако, поскольку каждая партия национального масштаба стремится подсчитать свои возможности и заявить о себе собственным кандидатом, к которым добавляются местные беспартийные претенденты, избрание депутата в первом туре оказывается довольно редким явлением: в 1997 году их было 12, в 2002 году – 58 из 577. Это, как правило, хорошо известные в своих округах общественные деятели («нотабли») – мэры, председатели генеральных и региональных советов, депутаты с солидным стажем, обычно местные уроженцы либо видные государственные деятели, способные успешно отстаивать интересы округа в столице.

В остальных округах через неделю проводится второй тур – баллотировка, где для избрания достаточно относительного большинства: побеждает кандидат, собравший больше голосов, чем остальные. Для прохождения во второй тур надо набрать в первом не менее 12,5% поданных голосов. Между двумя турами внутри двух традиционных партийных лагерей – левого и правого – идет ожесточенный торг вокруг снятия неперспективных кандидатов в пользу того, кто имеет наибольшие шансы предотвратить победу противоположного лагеря.

Считается, что в первом туре избиратель голосует за того, кто ему близок, а во втором – против того, кто наиболее неприемлем. В принципе такими едиными кандидатами должны были бы стать те, кто вышел вперед в своем лагере в первом туре (у левых автоматическое снятие в их пользу остальных именуется правилом «республиканской дисциплины»). На деле, однако, критерии могут быть сложнее: например, умеренный кандидат, отставший в первом туре от крайнего, может добиваться решения в свою пользу, ссылаясь на то, что во втором ему будет легче привлечь на свою сторону колеблющихся избирателей центра. В тех же округах, где победа противоположного лагеря заведомо исключена, обычно сохраняются по два левых или, соответственно, по два правых кандидата, между которыми происходит решающий поединок.

Вопросы о взаимном снятии кандидатур решаются центральными инстанциями партий, заключающими общенациональное соглашение на компенсационной основе. В соглашении оговаривается, кто снимает своих кандидатов в пользу партнера, где именно и на что он может рассчитывать в обмен в других округах. При этом некоторые амбициозные кандидаты, прочно укорененные на своих территориях, могут игнорировать директивы центра, даже под угрозой лишения за нарушение дисциплины партийной этикетки на выборах, исключения из рядов партии и ее парламентской фракции.

Столь, казалось бы, сложная, но вполне доступная пониманию рядового французского избирателя система преследует двоякую цель: премировать большим количеством парламентских мандатов, по сравнению с числом полученных голосов, тот лагерь, который обеспечит себе более высокую степень внутреннего единства, а внутри каждого – дать преимущество умеренным партиям перед крайними. В результате в новом Национальном собрании формируется достаточно работоспособное большинство. В то же время оппозиция не лишается возможности критиковать курс правительства.

В условиях Пятой республики мажоритарное голосование в два тура на протяжении четверти века успешно решало обе эти задачи. В 1958–1981 годах у власти постоянно находились правые партии – голлисты в союзе с либералами, тогда как левые оставались в оппозиции из-за раскола между социалистами и коммунистами. Создав в 1972 году союз левых сил на основе единой программы и перетянув на сторону Соцпартии две трети избирателей коммунистов, Ф.Миттеран сделал возможным свое избрание главой государства (в 1981 и 1988 годах) и обеспечил левым прочное большинство в Национальном собрании. Не в последнюю очередь это произошло из-за соперничества в правом лагере между неоголлистами и либералами, лидеры которых – Ж.Ширак и В.Жискар д’Эстен – превратились в оппозиции из союзников в конкурентов.

Когда же правым удавалось преодолеть свои распри и вернуться к власти (в 1986–1988, 1993–1997 годах), их единство подрывалось появлением, не без закулисной поддержки Миттерана, ультраправого Национального фронта. Заключать во втором туре соглашения с неофашистами о взаимном снятии кандидатур неоголлисты и либералы не решались, ибо это компрометировало их репутацию демократов и грозило оттолкнуть часть центристских избирателей влево или в ряды воздержавшихся. В ответ Ле Пен сохранял своих кандидатов во всех округах, где им удавалось собрать в первом туре более 12,5% голосов, раскалывая правый лагерь перед лицом единых левых кандидатов.

На предыдущих внеочередных выборах в Национальное собрание именно это во многом предопределило победу блока левых партий. В 76 округах из 577 во втором туре столкнулись три кандидата – левый, умеренный правый и ультраправый. В 46 из этих «треугольных» сражений победителями вышли левые, в 29 – правые. Даже там, где второй тур принимал форму традиционной дуэли левого и умеренно правого кандидатов, среди избирателей Национального фронта лишь половина отдавала свои голоса неоголлисту или либералу, тогда как четверть воздерживалась, а остальные голосовали за левых.

На парламентских выборах 2002 года лидеры умеренно правых партий всерьез опасались повторения такого сценария, учитывая внушительный результат Ле Пена на недавних президентских выборах. Однако на этот раз их опасения оказались преувеличенными. Во второй тур прошли всего 37 кандидатов Национального фронта – вдвое меньше, чем пять лет назад. В остальных округах лепеновский электорат вел себя более дисциплинировано – половина его избирателей проголосовала за умеренных правых кандидатов, 41% воздержались. А коль скоро общий результат ультраправых был достаточно скромен, они не смогли оказать сколько-нибудь существенного влияния на конечный результат выборов.

Тем не менее руководители нового большинства не считают возможным предаваться эйфории. Наряду с программой конкретных мер, объявленных президентом Шираком в традиционном интервью журналистам в день национального праздника 14 июля (приоритетами расширенного состава правительства Ж.-П.Раффарена названы жесткие меры по обеспечению внутренней безопасности, пресечению нелегальной иммиграции, борьбе с безработицей, снижению налогов), начата подготовка к пересмотру правил игры, призванному исключить на будущее возможность повторения «сожительства» или превращения экстремистских сил в арбитров политической ситуации.

Важным шагом к решению первой задачи является проведенное еще до выборов сокращение мандата президента с семи до пяти лет (столько же длится срок полномочий Национального собрания). На первых порах Ширак выступал против этой реформы, потребовавшей частичной ревизии конституции, но в конечном счете он ее поддержал. К тому же решением депутатов президентские выборы были проведены, вопреки конституционному календарю, перед парламентскими, что во многом предопределило результаты последних.

Вторая, не менее трудная проблема могла бы быть значительно облегчена в случае некоторой модификации избирательного закона, предложенной во время недавней кампании перед парламентскими выборами новым премьер-министром Ж.-П.Раффареном. По его словам, отказываться от применяемого сейчас мажоритарного голосования по одномандатным округам не следует – достаточно лишь дополнить его положением, согласно которому во второй тур допускаются только два кандидата, собравшие наибольшее число голосов в первом, как это имеет место на президентских выборах.

Дальнейшее развитие событий показало, что идея, высказанная Раффареном между двумя турами выборов в Национальное собрание, не замедлила найти свое практическое воплощение. Как только голосование осталось позади, представители нового правительственного большинства сообщили журналистам, что в повестку дня осенне-зимней сессии парламента, открывающейся по традиции 2 октября и обычно посвященной обсуждению бюджета, будут внесены два законопроекта о реформе системы выборов в региональные советы и в Национальное собрание.

Первый законопроект обещает быть более радикальным, поскольку речь пойдет о замене принципа пропорционального представительства мажоритарным. Однако цель обоих проектов одна и та же – уменьшить разброс голосов в первом туре между кандидатами мелких партий и затруднить их прохождение во второй тур с тем, чтобы избежать уже упоминавшихся «треугольных» вариантов.

Для достижения этой цели возможно использование различных приемов: изменение условий прохождения во второй тур (например, существенное поднятие действующего порога – 12,5% в первом); ужесточение условий частичной финансовой компенсации расходов на избирательную кампанию из бюджета (поднятие нынешнего минимума – 5%); наконец, принудительное сохранение во втором туре только двух кандидатов, получивших наибольшее число голосов в первом, как это делается на президентских выборах (идея Раффарена).

Хотя детали обоих проектов пока до конца не проработаны и держатся в секрете, правящие круги не скрывают их общий смысл – закрепить на парламентском уровне решающее преобладание одной главной политической силы в каждом из двух традиционных лагерей – левом (Соцпартия) и правом (СПБ).

Эта идея, естественно, вызвала шумные протесты со стороны мелких партий на крайних флангах – троцкистов и "зеленых" слева, Национального фронта – справа. Однако наличие у СПБ в нынешнем составе Национального собрания абсолютного большинства и тот факт, что в его рядах неоголлисты впервые объединились с либералами и частью центристов в единую фракцию, говорит о том, что шансы на одобрение намеченных реформ избирательной системы достаточно высоки. На руку их инициаторам играет и то, что многие избиратели, шокированные неожиданным эффектом распыления голосов в первом туре президентских выборов, предпочли в обоих турах последовавших парламентских выборов «голосовать с пользой», то есть сосредоточить свои голоса на двух основных партиях. Тем самым намеченные реформы могут рассчитывать на поддержку не только в парламенте, но и в стране.

Предлагаемые поправки весьма существенно меняют нынешние правила политической игры на выборах. Межпартийный торг в промежутке между двумя турами по поводу взаимного снятия кандидатур на компенсационной основе становится беспредметным, а «треугольные» выборы заведомо исключаются. Коль скоро экстремистским кандидатам – на сегодняшний день лепеновцам – лишь в очень редких случаях удается занять даже второе место в первом туре, они теряют надежду на выход во второй тур и не могут более выступать там в роли арбитров, как это случилось в 1997 году. Главная же идея заключается в том, чтобы превратить СПБ из конъюнктурного предвыборного блока в единую дисциплинированную партию с общей организационной структурой и политической платформой по образцу неоголлистского ОПР. Для этого, бесспорно, сейчас есть ряд благоприятных предпосылок: наличие единого лидера в лице Ширака с его резко подскочившим после переизбрания рейтингом, мощный административный ресурс Елисейского дворца, сбросившего оковы «сожительства», общая фракция в Национальном собрании.

Наконец, социальные и идейно-политические различия между двумя основными умеренными течениями правого лагеря – неоголлистами и либерал-центристами, представленными СФД и «Либеральной демократией», сведены к минимуму. Шираковцы давно отошли от свойственного «историческому» голлизму авторитарно-этатистского и социал-реформистского кредо во внутренней политике, великодержавно-националистического – во внешней, приняв на вооружение многие из либеральных, децентрализаторских, европеистских и атлантических лозунгов своих конкурентов. Электорат обоих течений в социальном плане почти идентичен.

Неудивительно, что на президентских и парламентских выборах 2002 года непримиримые голлисты вроде Ш.Паскуа и лидеры СФД Ф.Байру, «Либеральной демократии» А.Мадлен, враждебные идее единой партии, собрали весьма скромное число голосов, а многие либерал-центристы во главе с мэром Тулузы Ф.Дуст-Блази и новым премьером Ж.-П.Раффареном просто перебежали в СПБ.

И все же на пути сплочения правого лагеря вокруг единой партии, хотя бы в той же степени, в какой это удалось социалистам в левом, остается немало препятствий. За предстоящие пять лет срока полномочий только что переизбранных президента и Национального собрания может случиться многое. С учетом возраста главы государства (71 год) гарантий от возможности досрочных президентских выборов быть не может. На его пост сейчас явно претендуют как минимум два потенциальных преемника – бывший премьер, ныне мэр Тулузы А.Жюппе и министр внутренней безопасности Н.Саркози. Один возглавил СПБ, другой контролирует министерство внутренних дел, которое располагает через префектов мощными рычагами административного влияния на выборы. Столкновение между ними могло бы расколоть не только СПБ, но и его неоголлистское ядро – ОПР, как это уже произошло в 1995 году, когда тогдашний премьер – неоголлист Э.Балладюр стал при поддержке СФД соперником Ширака.

К тому же гегемония социалистов в лагере левой оппозиции также не столь прочна, как это казалось еще недавно. Разгром ее сателлитов – коммунистов, троцкистов, экологов, левых радикалов – на парламентских выборах 2002 года нанес смертельный удар по «множественному» левому большинству, стоявшему у власти в 1997–2002 годах. В своем стремлении политически выжить младшие партнеры социалистов будут, скорее всего, пытаться конкурировать с социалистами, обходя их слева за счет леворадикальной демагогии.

А это, в свою очередь, способно усилить центробежные тенденции внутри самой Соцпартии, обезглавленной поражением и уходом с политической арены Л.Жоспена. В борьбе за его наследство сталкиваются представители правого, социал-либерального крыла в лице бывших министров экономики и финансов Д.Строс-Кана, Л.Фабиуса и левого – в лице мэра Лилля М.Обри и бывшего председателя Национального собрания А.Эмманюэли. Причем шансы всех этих представителей послемиттерановского руководства подрываются причастностью к разного рода скандалам и поражением на последних выборах (Обри даже не прошла в парламент). Для нового старта Соцпартии придется, видимо, ждать следующего поколения лидеров. Так что переход Франции к некоему подобию двухпартийной системы – долгое дело.

Поэтому президентские и парламентские выборы 2002 года пока рано считать началом процесса коренной реформы французской избирательной и партийно-политической системы. Реальные предпосылки для нее зависят не столько от изменений в законодательстве о выборах и маневров партийных штабов, сколько от решения кардинальных проблем, стоящих перед Францией в начале XXI века. Только оно способно примирить значительную часть французов с политической жизнью, вновь приведя к избирательным урнам от трети до половины разочарованных в ней граждан. Насколько это будет успешным, покажет время.