В последние месяцы в том или ином контексте возникает вопрос о будущем многопартийной системы в России. Толчком к этой дискуссии стало замечание Президента Владимира Путина о том, что «в будущем в России останутся две–три партии». Неоднократно повторенная мысль, безусловно, не могла не привлечь внимание политиков и ученых, поспешивших сделать вывод о том, что администрация Президента России будет оказывать влияние на формирование будущей многопартийной системы в этом направлении, то есть с тем, чтобы, в конечном счете, осталось не более двух–трех, максимум, четырех партий.    Сразу же скажу, что, на мой взгляд, дискуссия изначально пошла по неверному пути, а именно: существовала некая заданность, императив, которая приписывалась или трактовалась как установка Президента на трансформацию многопартийной системы. Более того, некоторые обозреватели допускали, что администрация использует даже давление для того, чтобы ускорить этот процесс, например, через перерегистрацию партий Министерством юстиции РФ. Как бывает, к сожалению, нередко в России, позиция самого главного начальника немедленно была «принята к сведению» в меру понимания исполнителями. В этой связи хочу подчеркнуть, что процесс формирования и развития политических партий совершенно объективен. Влияние даже Президента может сказаться лишь на определенном этапе, иногда очень существенно – затормозить или ускорить этот процесс, – но отнюдь «не отменить» его. В этом списке административный ресурс (термин, который, как мне кажется, был введен в оборот, благодаря нескольким моим публикациям 1996–1997 гг.) – самый важный, но отнюдь не единственный из ресурсов.
   И отнюдь не случайно В.Путин в президентском послании Федеральному Собранию конкретизировал свою позицию, сделав ее предельно четкой. Суть ее сводится к следующему.
   Во-первых, речь уже не идет о каком-либо количестве партий (три, четыре или меньше), а тем более не называется, какие именно партии должны сохраниться, по мнению Президента. Тем самым покончено со всеми спекуляциями в отношении симпатий Президента к тем или иным движениям, будь то «Единство» или «Россия». Более того, Президент счел нужным специально подчеркнуть: «…Не нужны очередные чиновничьи партии, прислоняющиеся к власти, тем более – подменяющие ее. Опыт показал, мы знаем это за последние несколько лет, что подобные образования погибают мгновенно, как только попадают из тепличных условий в конкурентную среду». Тем самым, на мой взгляд, он дистанцировался даже от своей ассоциации с «Единством».
   Для меня лично это признание имеет особенное значение потому, что в своей статье «Обществу не нужны партии начальников» (см. «Независимая газета», 27 июня 2000 г.), я предупреждал, что на съезде «Единства» социальный состав «подавляющего большинства – государственные служащие. Такое положение нельзя считать нормальным, ведь уже есть печальный опыт объединения госслужащих – НДР…». И далее: «…все это неизбежно ведет к появлению заведомо недееспособной политической «партии начальников».
   Во-вторых, в послании Федеральному Собранию Президент четко обозначил свою позицию в отношении партий и партийной системы в России вообще: «В демократическом обществе постоянную связь между народом и властью обеспечивают политические партии». И далее: «России необходимы партии, которые пользуются массовой поддержкой и устойчивым авторитетом». Таким образом, по мнению Президента, есть два (или только два?) критерия для будущих партий – массовая поддержка и устойчивый авторитет.
   На мой взгляд, следует сделать принципиальное замечание по этому поводу, а именно: ни массовая поддержка, ни, тем более, устойчивый авторитет не могут появиться сразу. Нужно время, и немалое. Может быть, пять или более лет, в течение которых и появляются и авторитет (дела), и массовая поддержка. Иными словами, для того, чтобы появилась серьезная партия, необходим (обязателен) временной ресурс не менее 5–10 лет. Добавим, что этот ресурс не компенсируется полностью ни административными, ни финансовыми, ни информационными ресурсами. Я уже неоднократно приводил эту мысль, однако, считаю необходимым подчеркнуть еще раз: обладая огромными административными, финансовыми и информационными ресурсами, можно получить хороший, даже отличный результат на выборах (вспомним НДР в 1995 г., «Единство» в 1999 г.), но создать устойчивую партию за короткое время нельзя. Более того, на мой взгляд, существует обратно пропорциональная зависимость между материальными ресурсами и временным ресурсом. Смысл ее состоит в следующем: чем большими материальными ресурсами вы обладаете за меньший срок, тем менее устойчивой, стабильной и сплоченной будет ваша партия. Таким образом, только время покажет, какая из существующих партий будет входить в число лидеров на следующих выборах или через пять лет.
   Наконец, в-третьих, безусловно, о приоритетности отношения В.Путина к многопартийной системе свидетельствует его замечание в президентском послании, которое, по сути, формализует эту приоритетность в деятельности администрации: «Сегодня назрела необходимость в подготовке закона о партиях и партийной деятельности… Возможно, и кандидатов на пост главы государства должны выдвигать только общественно-политические объединения».
   Таким образом, позиция администрации, самого Президента по отношению к формирующейся многопартийной системе вполне понятна. Более того, она зафиксирована, формализована в важнейшем политическом документе года – президентском послании. И это имеет самое принципиальное, но, напомним, субъективное значение для будущей многопартийной системы. Речь не идет о какой-то «управляемой демократии». Но речь не идет и о том, чтобы как во времена Б.Ельцина оставаться безучастной в формировании многопартийной системы в России.
   Теперь проанализируем объективные процессы, идущие в нашем партийном строительстве. И начать хотелось бы с коренных, революционных изменений, произошедших за последнюю четверть века в экономике и социальной жизни развитых государств мира. Именно эти процессы детерминируют, предопределяют во многом, если не во всем, будущее многопартийности. Если говорить очень кратко, то они сводятся к следующему.
   Первое. Наступление нового (информационного) этапа НТР, который самым радикальным образом меняет не только всю экономическую, но и политическую, и социальную картину мира. Его результаты сравнимы, если не превышают, последствия промышленной революции или изобретения книгопечатания. Они отражаются на всей деятельности человечества и, конечно же, на его социальной деятельности.
   Второе. Средства обработки и передачи информации стали общедоступными и в ближайшие годы фактически охватят все взрослое население промышленно развитых стран. Правительства США, Великобритании, ФРГ, Франции, да и всех остальных государств целенаправленно проводят политику расширения круга пользователей, например, сети Интернет вплоть до самых бедных социальных слоев. В результате уже в ближайшие годы более 80% населения этих стран будут включены в систему доступа к огромным, неограниченным информационным ресурсам и способам их передачи. Это означает в том числе и то, что будущий «член партии» сможет мгновенно и в полном объеме получить любую необходимую информацию. И не только получить, но и передать ее в СМИ, партийные структуры, сравнить, проанализировать. Подобный демократизм – одно из важнейших социальных последствий информационной революции. Это предъявляет особые требования к политическому руководству, прежде всего с точки зрения его лидерских качеств: способности адекватно анализировать и принимать политические решения, реагировать на то, как эти решения воспринимаются на уровне рядовых членов.
   Третье. Расширяющийся процесс глобализации: способности к быстрому перемещению, в том числе за пределы национальных границ, перетоку капиталов, торговых операций, туризма, обмена научными и культурными достижениями. Этот процесс отнюдь не однозначен. С одной стороны, глобализация – объективное явление, «убегать» от которого бессмысленно. А с другой стороны, очевидно, что глобализация несет в себе угрозу национальным, специфическим особенностям. И эта угроза достаточно отчетливо осознается, в том числе и в деятельности политических партий развитых государств. Так, лейборизм и социал-демократизм Великобритании и ФРГ в 90-е годы несут на себе серьезный отпечаток национальной специфики.
   Россия, естественно, не может и не находится вне действия этих объективных процессов. Именно на их фоне идет стихийная трансформация старой политической системы, сложившейся в годы правления Б.Ельцина, в новую. Прослеживаются вполне определенные тенденции, но стихийность, неуправляемость этих процессов очевидна. В данном контексте усилия тех или иных сил, включая администрацию Президента, отнюдь не ликвидируют эту стихийность. Они, скорее, лишь пытаются придать им менее стихийный характер.
   Так, на первый взгляд в политическом спектре современной России существуют самые разные цвета. Но так как на основной политической сцене страны, в Государственной Думе, присутствуют только партии, преодолевшие на выборах пятипроцентный барьер, складывается впечатление, что других сил нет. (Напомним, что их
   присутствие в Думе во многом объясняется не тем, что они сложились как партии, что у них есть отработанные программы и результаты, а наличием материальных ресурсов на избирательную кампанию). Достаточно привести пример «Единства», ОВР и СПС, которые не являются, даже после победы на парламентских выборах, сколько-нибудь оформленными – идеологически и организационно – движениями, а тем более партиями. Строго говоря, партий в полном смысле слова в парламенте две – КПРФ и ЛДПР, да и они в меньшинстве. Сложилось впечатление, что без идеологии, без организации, опираясь только на административные, информационные и финансовые ресурсы, можно стать партией. Во всяком случае, победить на выборах. Похоже, что современная политическая история так ничему и не научила нынешних партстроителей. Сколько этих верхушечных партий, опирающихся на административно-финансовые ресурсы, создавалось и исчезало за последние годы! Все они напоминали пирамиду, стоящую на своей вершине – ресурсах и лидере, который занимает заметный государственно-чиновничий пост. Обломалась верхушка – и обвалилась пирамида. Других-то опор у нее не было. Партии В.Черномырдина, И.Рыбкина, В.Шумейко, Е.Гайдара – вот лишь некоторые примеры, не говоря уже о десятках, сотнях более мелких, «испеченных» под выборы.
   А между тем, устойчивая политическая и государственная система в России невозможна до тех пор, пока не сформировались стабильные – идеологически и организационно оформленные – партии, представляющие вполне определенные и осознанные интересы отдельных социальных групп и слоев всей нации, носители определенного типа мировоззрения. Это и называется гражданским обществом. (В этой связи можно еще раз прочитать послание В.Путина Федеральному Собранию.) Таковых не может быть много.
   К устойчивым тенденциям в идеологии современной России можно отнести: государственно-патриотическую, либерально-демократическую и коммунистическую (естественно, с различными вариантами). После всплеска многопартийности, на мой взгляд, в конечном счете, именно вокруг этих трех течений и будет формироваться политический спектр России. Подчеркну, – с определенными оттенками.
   В этом смысле интересно проанализировать то, что происходит в сегодняшней России. Как представляется, ближайшие месяцы покажут, как в политической системе государства трансформируются эти три основные течения идеологической мысли. В том числе и в прикладном политическом плане – по отношению к Президенту и его реформам. В частности:
   1. Окончательно прояснится расстановка политических сил в стране, которая сформировалась после парламентских и президентских выборов 1999–2000 гг. Кто с кем и против кого будет дружить (и не только среди политиков, но и региональных лидеров, олигархов), может быть ясно уже в ближайшее время. Вероятно, они сгруппируются по трем основным векторам:
   – догматически-коммунистическому (КПРФ и ее сателлиты, а также «Россия»);
   – либерально-демократическому («Яблоко», СПС, олигархи, СМИ, элита);
   – государственно-патриотическому (Президент, «Единство», ОВР, «почвенники» и т.д.).
   2. Неизбежно изменится и расстановка сил внутри президентской команды. Но главное, российский опыт показывает, что основной проблемой для Президента станет кадровая. Она и сейчас основная в России – и в бизнесе, и в политике. Сможет и захочет ли он привлечь профессионалов, готовых работать на него и государство?
   3. Всерьез может измениться не в пользу Президента и соотношение сил внутри элиты страны, большинство которой уже в той или иной форме находится в оппозиции. Некоторые политологи предсказывают, что такое соотношение сможет даже угрожать избранному Президенту, особенно если Запад окажет реальную поддержку этим силам. Я не исключаю в том числе и возможности того, что в ближайшее время сложится мощная неформальная антипрезидентская коалиция.
   Таким образом, сегодня обозначаются пока лишь контуры крупнейших политических коалиций, которым предстоит сыграть ведущую роль не только на следующих выборах, но, и главное, в формировании вектора развития государства в ближайшие месяцы: на правом фланге – коалиция СПС – «Яблоко», на левом – КПРФ с остатками сателлитов, в центре – Президент, «Единство», «Отечество», традиционные патриотические партии, движения, отдельные личности. Причем, эти политические коалиции могут в значительной степени быть усиленными (ослабленными) за счет политизации прежде не ярко ассоциированных влиятельных сил: СМИ, олигархов, бизнеса вообще, региональных элит и других.
   Понятно, что такое позиционирование будет происходить, прежде всего, из-за активности администрации и по отношению к Президенту, его реформам. Вот тут-то и возникает главный вопрос: если курс на укрепление государства, взятый Президентом, принципиальный, стратегический, то и позиционироваться придется уже не только по отношению к Президенту, но и, по сути своей, государственно-патриотическому курсу. А здесь, как говорится, большая разница. Можно ли быть оппонентом Президента и поддерживать его реформы, оставаясь государственником? Или, что гораздо откровеннее: можно ли сохранить видимую лояльность Президенту, будучи убежденным противником сильного государства, его институтов, его национальных интересов?
   Обращает на себя внимание то обстоятельство, что ни одно из этих объединений не занимает ясно выраженную государственно-патриотическую нишу.
   Относительно СПС и «Яблока» этот тезис, на наш взгляд, не нуждается в обосновании вообще.
   Сложнее обстоит дело с КПРФ. С момента своего возникновения в 1993 г. эта партия небезуспешно манипулирует патриотическими лозунгами и претендует на роль центра консолидации. В 1996 г. по инициативе КПРФ был создан Народно-патриотический союз России (НПСР), объединивший несколько десятков партий и движений патриотической ориентации. Успешное участие НПСР в целом ряде избирательных кампаний на протяжении 1996–1999 гг. доказало эффективность объединенной оппозиции и открыло перед ней широкую перспективу победы на выборах. Но тут как раз и проявилось подлинное лицо лидеров КПРФ. Состоявшийся в октябре 1998 г. пленум ЦК партии совершенно неожиданно для союзников по НПСР принял решение о самостоятельном участии КПРФ в выборах в Государственную Думу в 1999 г. Тем самым руководство КПРФ фактически раскололо и предало своих союзников по НПСР. Более того, оно сделало все, чтобы не дать другим партиям и движениям, входящим в НПСР, организоваться в единую коалицию. Фактически это означало попытку партийных бюрократов подмять под себя патриотическую оппозицию. Для «общественного мнения», однако, существует иная, официальная версия: в НПСР остались «преданные КПРФ» партии (какие, естественно, не указывается потому, что таковых просто нет).
   Результат известен: КПРФ участвовала в выборах в Госдуму в 1999 г. самостоятельно и фактически потерпела поражение, уменьшив свое представительство в Думе в полтора раза. А разобщенные патриотические организации и вовсе оказались не представлены в российском парламенте. На сегодня они предоставлены сами себе. Этот итог все яснее осознается в патриотическом движении, что явно не способствует популярности лидеров КПРФ.
   По нашему убеждению, такая линия руководства КПРФ далеко не случайна и объясняется не только соображениями сиюминутной тактической выгоды. Дело в глубоко лежащей идеологической несовместимости коммунистов и подлинных патриотов-государственников. Внимательному наблюдателю ясно, что идеологически и организационно КПРФ эволюционирует в прежнюю партийно-идеологическую нишу, все более и более уподобляясь КПСС последних лет застоя. Косметические выверты лишь подчеркивают, что интересы партии по-прежнему превалируют над интересами государства. Другое дело, что лидеры КПРФ будут и дальше пытаться манипулировать патриотическими лозунгами и привлекать на свою сторону общественность и патриотические организации. Однако уже очевидно, что лидеры Компартии РФ будут все дальше и дальше уходить от государственно-патриотической идеи.
   Дело принципиально не меняет и создание движения «Россия». Очевидно, что оно формировалось «под Селезнева», точнее, чтобы вывести его из-под контроля Президиума ЦК КПРФ. Идеологических расхождений, во всяком случае, видимых, у «России» и КПРФ нет. И не потому, что «Россия» – это социал-демократы. Просто они боятся так называться, чтобы не потерять гарантированный 20% электорат коммунистов. На самом деле известны три отличия коммунистов от социал-демократов: признание необходимости революционного захвата власти, отрицание частной собственности и признание диктатуры пролетариата. Ни на одном из них КПРФ сегодня не настаивает. Таким образом, если у Г.Селезнева и его движения и сложится структура, то она будет иметь конъюнктурный, а значит, временный характер. Во всяком случае, до тех пор, пока существует КПРФ.
   Что касается «Единства», то, к сожалению, первые шаги новой партии наводят на размышление о праволиберальном и бюрократическом наследстве НДР и «Всей России». Не случайно, наверное, в прозвучавших с трибуны учредительного съезда «Единства» выступлениях политическое местоположение новой партии несколько раз было охарактеризовано как «правый центр». Таким образом, «Единство» изначально отодвигается от государственно-патриотической идеологии, уступая ее другим силам. И не только в идеологии.
   Нельзя не отметить еще несколько удручающих обстоятельств. Во-первых, отсутствия у новой партии не только каких-либо идеологических программных документов, но и желания заниматься мировоззренческими вопросами всерьез. Опыт показывает, что для наработки такой идеологии нужны годы и серьезные усилия: десятки книг, сотни статей, семинары, конференции, дискуссии и, конечно же, время. А главное – желание и понимание важности этой работы. Во-вторых, обращает на себя внимание социальный состав. Подавляющее большинство членов «Единства» относится к государственным служащим. Повторюсь, такое положение нельзя считать нормальным, ведь уже есть печальный опыт объединения госслужащих «по месту работы» в администрации – НДР. В-третьих, настораживает стиль руководства: явное пренебрежение к демократической процедуре и демонстративное игнорирование требований ряда региональных делегаций свидетельствует о непонимании самой сути политической работы. Наконец, в-четвертых, все это неизбежно ведет к появлению заведомо недееспособной политической «партии начальников», которая, как показал инцидент с В.Гусинским, не только не сможет обеспечить общественно-политической поддержки государственническим тенденциям в политике Президента, но и создать устойчивой социальной базы для нового курса.
   Все это вместе взятое заставляет довольно скептически отнестись к долгосрочным перспективам партии «Единство». Выиграть выборы, оперируя огромными ресурсами,
   такая партия может, а сформировать общественно-политический климат, обеспечить развитие государства по государственно-патриотическому вектору не сможет никогда.
   В этой связи возникает проблема, которую можно сформулировать следующим образом: политическая стабильность в России невозможна без доминирования в ее политической системе государственно-патриотических по своей основной сути партий – левых, центристских, правых. Речь идет не столько о различиях между ними в частных вопросах, как-то: отношение к собственности, социальной политике и т.д., а о различиях принципиальных – сохранение единого государства, укрепление государственных институтов, независимая внешняя политика, конкурентноспособность экономики, сохранение национальной специфики и ценностей. Повторюсь, среди нынешних левых и правых, хотя и присутствуют отдельные государственно-патриотические настроения, но доминируют, определяют политический курс не они, а те силы, которые на более высоком, приоритетном уровне ставят узкопартийные или узкосоциальные интересы.
   Считаю необходимым еще раз подчеркнуть: среди крупнейших общественных сил ни одна не стоит на вполне последовательных государственно-патриотических позициях. Впрочем, хотя жесткой статики в позициях ведущих партий не наблюдается (в те или иные периоды и у коммунистов, и у либералов государственнические настроения то усиливаются, то ослабевают), нужно четко выделить, на мой взгляд, несколько критериев, которые принципиально отличают государственно-патриотические партии от социально-идеологических.
   Речь идет, во-первых, прежде всего о тех, кто считает необходимым и срочным укрепить государство, восстановить эффективность его институтов, может быть даже за счет уступки в других приоритетах – не суть важно какой идеологической окраски. И не ради самого государства, – хотя и это немало, – а понимая, что только сильное, дееспособное государство способно гарантировать создание гражданского общества в России, обеспечить лучшие условия для граждан со всеми свойственными этому обществу демократическими институтами, а не уродливыми порождениями либерально-демократического хаоса.
   Во-вторых, государственники – это те политические и общественные силы, которые ставят интересы своего государства выше интересов своей партии, движения, социальной группы. Не отказываются от своих социальных интересов, но ясно ставят их ниже в системе приоритетов. И действуют соответственно в политической практике. Зачастую даже в ущерб своей партии или классу. Скажите, много ли сегодня у нас наберется партий или политических деятелей, способных в решении конкретного вопроса пойти ради государственного интереса на очевидный личный или партийный проигрыш? А ведь именно такой выбор должен делать регулярно зрелый государственный деятель.
   В-третьих, государственники – это те, кто, понимая закономерности мирового развития, особенности глобализации и демократизации, не отказываются от специфических национальных особенностей. Более того, считают их такими же важными, как и особенности эволюции всей цивилизации. И не так уж и важно «правые» они или «левые». И те, и другие вполне могут быть ориентированы национально, а не «интернационально» или «неолиберально». Так, в вопросе о Чечне в 1999 г. четко обозначился лагерь либералов-государственников – А.Чубайс, С.Кириенко, М.Леонтьев и др. А в США, например, вообще такой проблемы нет. Просто нет ни среди республиканцев, ни среди демократов, ни среди независимых тех, кто считал бы необходимым отказаться не только от национальной американской специфики, но даже – в той или иной степени – от мессианства США в мире.
   Таким образом, при отсутствии организованной политической силы государственно-патриотического направления эту нишу занимает сейчас лишь фигура Президента, пытающегося без стабильной политической базы построить новое здание российской государственности. (Серьезная, но неорганизованная массовая поддержка, симпатия в долгосрочной перспективе не в счет. В последние годы в России мы не раз видели как рейтинги, превышавшие 50%, за несколько месяцев валились практически до нуля, например, у Е.Примакова.) Именно поэтому вопрос об объединении многочисленных, но разрозненных пока государственников встает сейчас как никогда остро. В течение уже многих лет, в том числе и в доперестроечный период, существуют идеи, их сторонники и организационные структуры, иногда серьезно влияющие на жизнь страны, но никак не представленные «во власти». Речь идет об убежденных «государственниках», «почвенниках», «патриотах» и др. Как и в начале 90-х годов, когда была предпринята безуспешная попытка объединения государственно-патриотических сил, сегодня задача подобного объединения имеет общенациональные последствия. Не исключается, что только с «Единством», ОВР или другими потенциально государственническими объединениями. Если удастся этого добиться, то под формирующийся вектор развития государства будет подведен не только мировоззренческий, но и общественно-политический фундамент со всеми свойственными атрибутами: идеологией, кадрами, стратегическим планированием.
   Если же и эта попытка провалится, то в доминирующих цветах политического спектра не будет явно присутствовать главный – государственно-патриотический: инициатива какое-то время сохранится у Президента, но традиционные «левые» и «правые», объединившись в той или иной форме, пусть во временную, но коалицию, смогут нанести поражение президентским инициативам. При этом, естественно, каждый будет исходить из своих интересов: «левые» из партийных, «правые» из либеральных, губернаторы – из корпоративно-административных, олигархи – из чувства самосохранения, СМИ – из стремления сохранить статус вседозволенности и т.д. Но на почве антигосударственнической, повторюсь, на какое-то время эти интересы сойдутся. И этого времени вполне может хватить, чтобы вновь скорректировать вектор развития России.
   Таким образом, главный вывод заключается в том, что в политической многопартийной системе России необходимо стимулировать процессы как развития организационных структур государственно-патриотических партий и движений, создания на их базе широкой государственнической коалиции («левой» – «правой»), так и укрепления позиций государственников в традиционных политических партиях. Такие есть и у коммунистов, и у центристов, и у либералов. Будущая многопартийная система только еще вызревает, складывается. И очень важно, чтобы в этом процессе государственники играли не просто заметную, но и решающую роль. Тогда политическая система стала бы не только стабильной, но и эффективной для государства и нации.