Александр Кынев

(сокращенный вариант статьи опубликован в интернет-издании Газета.ру)

Результаты выборов депутатов Государственной Думы 2 декабря стали лакмусовой бумажкой нового избирательного законодательства с точки зрения адекватности и равномерности представленности различных регионов страны в федеральном (слово федеральный позволю подчеркнуть) парламенте. Впрочем, вопросом о том, а насколько адекватны оказались результаты, официальные СМИ не задаются – победила “Единая Россия”, и этого вроде как достаточно. Однако в условиях того, что в “Единую Россию” во многих регионах “кнутом и пряником” были привлечены все основные группы региональной элиты, на практике это означает, что борьба между всеми теми же группировками идет уже внутри формально этой “единой” партии. Уже не говоря про то, что многие регионы являются несомненными конкурентами в борьбе за средства федерального бюджета, принятие и реализацию тех или иных программ и проектов и т.д. А насколько равномерно представлены регионы или даже части крупных регионов внутри фракции той же “Единой России”? Поскольку более 2/3 мест в федеральном парламенте занимает “Единая Россия”, то практически все, что мы говорим о нынешнем российском парламенте, касается в первую очередь одной и известно какой партии. К сожалению, следствием закона, написанного ради того, чтобы постараться максимально снизить влияние региональной власти (и автоматически – населения регионов) на депутатов Госдумы и подстроенного под интересы руководства одной партии, стало существенное искажение в федеральном парламенте регионального представительства.

Начнем с главного минуса этой новой системы. При огромных размерах территории страны и крайнем разнообразии территориальных укладов при выборе варианта пропорциональной избирательной системы (то бишь варианта выборов по партийным спискам) был выбран самый примитивный её вариант – в парламент проходят только те, кто набрал более 7% в масштабе общероссийского голосования, при этом списки носят “закрытый” характер – то есть избиратели никаким образом не могут повлиять на ту очередность кандидатов в списке, которую установила партийная бюрократия. Затем внутри партийного списка мандаты распределяются между региональными (территориальными) группами в зависимости от того абсолютного числа голосов, которое данная партия получила на той или иной территории. То есть главная особенность такой системы – регион не имеет минимально гарантированного представительства в федеральном парламенте. Невозможно заранее сказать, сколько в итоге точно депутатов будет избрано от какой территории – это зависит от активности избирателей на данной территории и того, сколько из них проголосовало за ту или иную партию.

При этом известно, что явка на выборах всегда ниже в крупных городах и, как правило, ниже среднего по стране в регионах Крайнего Севера, Сибири и Дальнего Востока. Одновременно по официальным данным всегда существенно выше среднероссийского явка в регионах Северного Кавказа, в национальных республиках Поволжья, а также таких своеобразных регионах жесткой корпоративной нефтегазовой дисциплины, как Ямало-Ненецкий округ и Тюменская область. Это различие несомненно связано и с тем фактом, что одновременно в регионах с более развитой политической конкуренцией лучше организован контроль на выборах и намного сложнее организовать фальсификации, а значит – помимо более низкой формально явки и разбиение голосов между различными партиями сильнее.

Таким образом, при распределении мандатов внутри партийных списков (и в первую очередь внутри списка “Единой России”) при такой избирательной системе выигрывают в первую очередь те регионы, которые способны любыми средствами “организовать” явку на уровне близкому к 100% при том, что почти все они якобы отданы одной партии. И наоборот, более всего проигрывают регионы, стремящиеся проводить выборы наиболее конкурентно и с минимальным уровнем фальсификаций. Дополнительно стимулировало власти ряда небольших регионов к достижению “сверхрезультатов” по явке и голосованию за “Единую Россию” и то обстоятельство, что в силу численности своего населения при ином результате они просто не могли получить внутри партийного списка депутата от приписанной к данному региону территориальной группы. В совокупности данный механизм распределения мандатов фактически дополнительно стимулировал организацию фальсификаций. Уже не говоря о “разъяснительных” беседах даже с представителями региональной оппозиции, которым прямо объясняли: выступая против “Единой России”, они выступают против того, чтобы их регион вообще был представлен в федеральном парламенте. Таким образом, им в такой незатейливой манере просто рекомендовали “не мешать” достижению “нужных” результатов.

Результаты такой системы с точки зрения равномерности представленности территорий оказались впечатляющи и изложены в приведенной ниже таблице.

Всего согласно постановлению Центральной избирательной комиссии Российской Федерации № 23/186-5 от 8 августа 2007 года на 1 июля 2007 года в регионах страны было 107 062 709 избирателей.

По итогам выборов 2 декабря 2007 года между региональными группами партийных списков четырех партий (“Единой России”, КПРФ, ЛДПР, “Справедливой России”) было распределено 443 мандата (7 мандатов досталось кандидатам из центральной части списков).

* Не учитываются депутаты, не проживающие в регионе сейчас, но жившие и работавшие там ранее, либо избиравшиеся в прошлом в ГД РФ от мажоритарного округа в данном регионе.

Как хорошо видно из этих данных, регионы Южного федерального округа и национальные республики Поволжья (в первую очередь Татарстан и Башкортостан) получили в результате в федеральном парламенте долю депутатов, превышающую свою естественную долю в населении страны. И наоборот, заниженным оказалось представительство в Госдуме крупных индустриальных центров – Москвы, Санкт-Петербурга и иных регионов Северо-Западного федерального округа, регионов Поволжья (Самарская, Нижегородская области). К примеру, Дагестан и Нижегородская область имеют теперь практически одинаковое представительство в Госдуме – 9 и 10 депутатов соответственно, но избирателей в Нижегородской области почти в два раза больше (2,8 млн против 1,4 млн в Дагестане).

Казалось бы, примерно соблюдены пропорции в отношении регионов Сибири, Урала, Центральной России – но здесь обнаруживается еще один интересный феномен. Дело в том, что благодаря тому факту, что при составлении партийных списков бюрократия интересы элиты национальных регионов учитывала максимально (не исключено, что сознательно или бессознательно именно потому, чтобы дополнительно стимулировать их к сверхвысоким результатам), основная масса кандидатов “со стороны” - в регионе, к которому приписана территориальная группа, не проживающих, была включена в списки партийным руководством именно в регионах ЦФО, Сибири и Урала. Областям Поволжья (то есть ПФО за минусом Татарстана, Башкирии, Чувашии и т.д.) не повезло “вдвойне” - мало того, что они получили депутатов меньше своей “естественной доли”, но и среди депутатов, формально избранных от приписанных к этим регионам территориальных групп, более трети на данной территории не проживают и не работают (то есть являются “варягами”). Многие из этих спрятанных внутри списка “варягов” получили мандаты потому, что от работы в Госдуме отказались т.н. “паровозы” - губернаторы, мэры городов, спикеры региональных парламентов. Всего же по моим подсчетам, если из избранных “иногородних” депутатов вычесть тех, кто не проживает в регионе сейчас, но жил или работал в нем ранее, либо избиравших ранее от данного региона в Госдуму РФ по одномандатному округу, то получается 112 человек (“формально” иногородних еще больше – так московскую прописку имеет 183 депутата). По более мягкой оценке В.Козлова из группы “Меркатор”, которую он изложил в “Журнале о выборах”, таких не имеющих отношение к регионам избрания депутатов 104 (судя по всему он вычел работников московских представительств регионов, ставших депутатами). Но даже по этой более “мягкой” оценке число депутатов-“варягов” довольно внушительное, причем настораживает, что представительство в пользу “варягов” фактически изъято у вполне конкретных групп регионов.

Может показаться, что засилье “варягов” усиливает представительство Москвы – но это не так. Как отмечено, число представителей Москвы как региона существенно снизилось, прописанные в Москве депутаты, которых вставили в списки по иным регионам, представляют не интересы города Москва как территории, а интересы поставившей их собственно федеральной элиты, для которой Москва такой же регион освоения, как и другие. Проще говоря, эти депутаты представляют не москвичей, а поставившую их в список партийную и государственную бюрократию.

Таким образом, избранный 2 декабря 2007 года российский парламент оказался довольно своеобразен – в нем не только искажено представительство конкретных территорий, но при этом у многих из них полученные места занимают совсем не представители региона, а ставленники федеральной партийной бюрократии.

Сторонники данной избирательной системы в качестве аргумента приводят тот факт, что формально в списке “Единой России” хотя бы один мандат получила каждая из 83 территориальных групп, на которые список был разбит. Однако, во-первых, данный результат стал возможен только благодаря тому, что на “Единую Россию” пришлось более 2/3 всех мандатов. Очевидно, что при более конкурентной ситуации (именно из неё как более близкой к традиционным выборам при допущении корректного проведения голосования и подсчета голосов при прогнозах исходили аналитики) ряд регионов остались бы без любых депутатов, даже “варягов”. Хороша ли избирательная система, которая в состоянии формально представить все территории мандатами только ценой тотального господства одной партии? Не вызывают ли, мягко выражаясь, иронию стоящие за этим 98-99% явки при 98-99% за одну партию в ряде регионов?

Во-вторых, даже обеспечение хотя бы одним мандатом всех 83 групп списка “Единой России” достигнуто не только ценой процентов в ряде регионов на грани фантастики, но и тем, что ряд регионов были объединены в единые группы, чтобы обеспечить избрание хотя бы одного депутата. В результате у ряда регионов депутаты “общие” (у депутатов же от иных партий помимо ЕР “общими” для нескольких регионов является немалая часть депутатов), а значит, возможности для связи между населением и депутатами усложнились.

В-третьих, в лучшем случае для региона определена некая “общая” группа депутатов – к кому из них конкретно может в случае необходимости обращаться житель данного региона? Кто представляет конкретный город, район? В результате большинство избирателей страны теперь вообще не знают и не понимают, кто является для них “своим” депутатом. Не зря пословица гласит “у семи нянек дитя без глаза”.

Существуют ли иные варианты введения пропорциональной избирательной системы? Существуют, и их более чем достаточно.

Помимо систем открытых списков (когда избиратели голосуют не только за партии, но и за кандидатов внутри списка), начнем с того, что в мире довольно популярны “смешанные связанные” системы, когда с одной стороны, избиратели голосуют за депутатов в конкретном округе, а с другой – за партию. В результате благодаря некоторому числу “корректировочных” мандатов если доля партии должна быть выше, чем её кандидатов избрано в округах, она получает эти дополнительные мандаты за счет партийного списка. Получается, что и у избирателей, и у территорий есть свои гарантированные представители, и доли партий в парламенте, отвечающие идеологическим предпочтениям избирателей в данный момент, обеспечены. Именно такая система действует в Германии, где число депутатов бундестага является “плавающим” именно для корректировки, если доля избранных от партии кандидатов в округах меньше доли мест, которую партия должна получить по результатам голосования за списки.

Отчасти похожа на немецкую пропорциональная избирательная система, принятая в Швеции, и здесь уже нет “плавающего” числа мест в парламенте. Для выборов в парламент, который состоит из 349 депутатов, Швеция разбивается на 29 избирательных округов. При этом 310 избираемых депутатов парламента по данным округам являются постоянными, а 39 т.н. “корректировочными”. Не позднее 30 апреля в год выборов Шведская избирательная комиссия обязана определить число постоянных мест для каждого избирательного округа согласно количеству избирателей, корректировочные же места определяются на основе результатов выборов. Избиратель может голосовать за политическую партию, при этом имея возможность голосовать за одного кандидата в ее списке персонально. Чтобы принять участие в распределении мандатов, политическая партия должна получить не менее 4% всех голосов, поданных в стране. Партии, набравшие меньшее количество голосов, могут принять участие в распределении постоянных депутатских мест в округе, где они набрали не менее 12% действительных голосов. Когда все постоянные места распределены, эти места суммируются по всем округам, после этого проводится новое распределение мест, основанное на распределении голосов по стране в целом. Партии, которые получают больше мест при втором способе, рассматривающем всю Швецию как один округ, имеют право на получении дополнительных (корректировочных) мест. Партии размещают корректировочные места в тех округах, где имеют наибольшее относительное число, следующее за распределением постоянных мест.

В Бразилии действует пропорциональная избирательная система с низким заградительным барьером в отдельных штатах, образующих избирательные округа большой величины. Даже на выборах в парламент такой небольшой страны как Латвия нет такого, чтобы у партии был единый партийный список. 100 депутатов сейма избираются в пяти многомандатных избирательных округах в соответствии с пропорциональной системой распределения мест в парламенте. Для того чтобы получить право претендовать на места в парламенте, необходимо преодолеть 5%-ный порог голосов избирателей.

Таким образом, во всех названных странах, как и во многих других, при использовании пропорциональной избирательной системы созданы механизмы, при котором одни территории за счет более высокой явки не могут “обкрадывать” другие по общему числу избранных от территории депутатов.

Россия же по степени регионального разнообразия существенно превышает и Бразилию, и Германию, уже не говоря о Швеции, Латвии и других. И то, что в российском варианте пропорциональной избирательной системы возникает ситуация, когда друг с другом конкурируют скорее не партии, а регионы, не может не вызывать сожаления.